Десять лет спустя - Страница 36

— А, жидовская морда! — закричал капитан Жмуда, вытаскивая пистолет и прицеливаясь, но внезапный удар ногой в живот заставил его изогнуться наподобие раздавленного червя, и, разметав таким образом всех соперников, еврей и арап пустились наутек.

В этот момент привлеченный шумом драки Ульянов, прервал свой завтрак, выглянул в окно и, увидев корчащихся на снегу жандармов, поспешно покинул кафе через служебный выход.

24-25 декабря 1905 года

C праздником Рождества Христова, дорогие читатели!

Все прошло, как полагается.

На люстрах покачались, на бровях постояли, лбами об пол постучались.

Поговаривали, что император будто бы выпил три бутылки портвейна, почти не закусывая! Рассказывали, что при этом он ругал императрицу, обзывал ее матерными словами и угрожал, что тридцатого он наконец-то возьмет ее за жопу, и тогда ей мало не покажется! Впрочем, чего только не болтает народ в рождественские праздники!

А как же наши друзья?

Двадцать четвертого вечером Ульянов зашел за Бени, который по-прежнему легально проживал в «Сан-Ремо», и оба отвергнутых Ромео, накупив цветов и пирожных, отправились на Николаевскую поздравлять прекрасную Анжелику.

Красавица была по-прежнему сильно обеспокоена положением Льва Абрамовича, о котором ей толком ничего не удавалось узнать. Тем не менее она явно обрадовалась своим незадачливым поклонникам.

Они очень мило посидели — шампанское, чай, пирожные. Ульянов подумал, что наверное неплохо иногда для разнообразия вот так спокойно отмечать праздники. Когда Анжелике требовалось зачем-либо выйти на кухню, Бени неизменно вызывался ей помогать, и Ульянов корректно позволял молодым людям побыть наедине, а сам тем временем предавался не слишком приятным мыслям о разнице в возрасте между ним и этими юными созданиями.

Впрочем, несмотря на подходящий возраст, любовные дела итальянца также не клеились, и вскоре после полуночи Ульянов и Бени откланялись и вышли побродить по украшенному праздничными огнями ночному Невскому проспекту.

Бени пребывал в том счастливом возрасте, когда любовные помыслы прекрасно сочетаются с любыми другими. Он не забывал об Анжелике, даже готовясь к запланированному на 30 декабря цареубийству.

Ульянов теперь нелегально снимал квартиру на Надеждинской улице, неподалеку от «Корнера». Он больше не представлялся ни полковником Бздилевичем, ни Николаем Ильиным. Приходилось выдумывать новые, неизвестные властям имена.

Режим зверел, и было уже не до шуток.

27 декабря 1905 года

— Зря стараетесь, Адольф Арнольдович, — убежденно произнес Сергей Николаевич Путятин, подливая вина себе и генералу. — Вам все равно никогда не взять этого парня.

— Мы чуть не взяли его на днях, — пожал плечами Барсукевич.

Старинные знакомые ужинали в тот вечер в уютном полумраке ресторана «Вена». Черный Князь считал, что здесь подают самых лучших цыплят в Санкт-Петербурге, а следовательно и во всей Европе. Очевидно это было действительно так, поскольку даже такой изощренный гурман, как г-н Ульянов, неоднократно назначал здесь конспиративные встречи с партийными работниками и работницами.

— Это «чуть» не так случайно, как вам должно быть кажется, — сказал Астролог. — Кстати, не случай ли в кафе «Норд» вы имеете ввиду?

— А вы откуда знаете? — удивился Барсукевич.

— Я там завтракал, и все произошло на моих глазах.

— Вот как?! Нам помешал какой-то еврей. Судя по описанию, это был видный большевик Лейб Бронштейн. Вы с ним случайно не знакомы?

— Шапочно, — ответил Путятин. — В тот день я его там не видел.

— Вот как?! — снова произнес Барсукевич. — Ну а возвращаясь к Ульянову, почему вы считаете, что мне его никогда не взять?

— Так утверждают звезды.

Адольф Арнольдович недоверчиво хмыкнул, выпил рюмочку и принялся тщательно намазывать французский пикантный соус на золотистую куриную ножку.

Помолчали.

— Послушать вас, князь, — сказал наконец Барсукевич,

— все очень просто. Посмотрел на небо, и все наперед известно. Вы, наверное, и обо мне все знаете?

— Извините, Адольф Арнольдович, но ваша судьба весьма заурядна, и небесные светила не дают относительно вас сколько-нибудь внятной информации.

— Так я и думал, — усмехнулся Барсукевич. — Вся эта астрология происходит от трудностей бытия. Человек устает от превратностей судьбы, от неуверенности в завтрашнем дне. Ему хочется ясности и спокойствия, и он изобретает фатализм, астрологию…

— И коммунизм, — досказал Путятин.

— О коммунизме я, признаться, сейчас не думал, — сказал генерал. — Хотя, может быть… Видите ли, князь, я тоже не сомневаюсь, что большевики рано или поздно победят. По крайней мере — в России.

— Что значит «тоже»?

— Я знаю, что вы так думаете. Правда, я надеюсь не дожить до этого дня. К сожалению, князь, времена меняются. В годы моей молодости в России и речи не могло быть о Думе или о чем-либо подобном, а сегодня уже даже г-н Ульянов скорее политик, нежели заговорщик. По долгу моей службы, меня больше заботят террористы, чем люди типа г-на Ульянова.

— И все же вы пытаетесь его изловить?

— Тому есть другие причины.

— Не будете же вы утверждать, что охранному отделению совсем нет дела до большевиков? — спросил Путятин с несколько даже презрительной иронией в голосе.

— Разумеется мы занимаемся большевиками, но если из-за какого-нибудь глупейшего террористического акта я могу лишиться должности, то борьба с большевиками для меня не более, чем рутина.

— Хотите сигару? — предложил Путятин.