Десять лет спустя - Страница 25

Париж был совсем не таким, каким мы его знаем. В те дни это был тревожный и униженный город, и ему еще долго предстояло оставаться таким. Станет даже хуже: коалиция внешних врагов еще пополнится Англией, Голландией и Испанией, впереди еще казнь 21 января 1793 года…

В те тревожные ночи на пустынных улицах Парижа можно было видеть одинокого человека в грязных лохмотьях. Был он бородатый и загорелый, со смиренным лицом и продырявленными ладонями. Порой он выглядел растерянным, иногда — смущенным, но пожалуй чаще всего — расстроенным. Ни к кому не обращаясь, он риторически вопрошал:

— А хуй ли толку?»

Ульянов неистовствовал во сне.

«… Черные вороны расселись на вершинах гор в северной части Вест-Честера, словно зловещие часовые расположившейся здесь армии Вашингтона.

Сильные отряды охраняли Гарлемские холмы, пушки стояли вдоль берегов Гудзона, а северные границы острова Манхаттен ощетинились штыками английских часовых.

В те дни в этих краях часто можно было встретить одинокого полубезумного путника — бородатого, загорелого, со смиренным лицом и продырявленными ладонями. Порой его видели неподалеку от нагорья, порой — вблизи реки Гарлем шагающим легкой походкой, обратив лицо к заходящему солнцу. Время от времени, ни к кому не обращаясь, он риторически вопрошал:

— А хуй ли толку?»

Ульянов сел на кровати и потер ладонью затылок.

— Что с тобой? — спросила проснувшаяся Аликс.

— Чертовщина какая-то, — пробормотал наследник престола. — Контрреволюционные сны…

21 декабря 1905 года

В северных широтах декабрьское утро приходит поздно. Было девять часов, пасмурно, сумрачно и тоскливо; петербургские старушки пророчили обильные снегопады.

В сей ранний час Лев Абрамович Каскад еще мирно спал в своей камере на Шпалерной; Распутин маялся с императрицей в провонявшей потом постели; фабрикант Отто Кирхнер («Это еще что за хрен?» — «Сегодня познакомимся!») натягивал панталоны на свою жирную задницу, собираясь на переговоры с бастующими рабочими; полковник Бздилевич принимал последний перед службой стакан портвейна; Ульянов, только что отправивший супругу в Саблино, теперь жадно пил пиво в ресторане Витебского вокзала.

В этот же самый час мы видим генерала Барсукевича, уже заступившим на трудовую вахту. По неизвестным нам причинам в тот день Адольф Арнольдович явился на службу чуть раньше обычного, не спеша выкурил папироску, хотел было пропустить стаканчик, но устоял перед соблазном, и вот теперь пил кофе и барабанил пальцами по столу в нетерпеливом ожидании одного из своих многочисленных агентов.

Как только часы пробили девять, дверь отворилась.

— Агент Кавказец, — доложил дежурный по отделению.

Вошел агент Кавказец. Это был уже знакомый читателю Коба. Едва войдя, он сразу же низко поклонился, предварительно стянув с головы свою идиотскую вязаную шапку красного цвета. Затем прошел дальше.

В почтительной, даже подобострастной позе он остановился перед генеральским столом, с вожделением поглядывая на лежавшую там коробку папирос «Герцеговина Флор». Коба всегда мечтал стать богатым и курить такие папиросы.

Генерал устремил на него полный глубокого презрения взгляд, рассмотрел его внимательно и после нескольких секунд молчания спросил:

— Ну-с, что новенького, г-н Кавказец?

— Есть важные новости, ваше превосходительство, — почтительно сказал Коба.

— Ну так выкладывай.

— Вчера в Питер приехал член ЦК партии большевиков Лядов.

— Так это его вы вчера встречали на вокзале?

— Значит вы знаете? — удивился Коба.

— А вы полагаете, император зря платит мне жалованье?

— усмехнулся генерал. — Впрочем, я не знал кого именно вы там встречали… Ну и что?

— Вчера на квартире Александры Коллонтай состоялось заседание ЦК большевистской партии под председательством Владимира Ильича Ульянова.

— Вы там были? — спросил Барсукевич.

Он заметно оживился: разговор принимал нужный ему оборот.

— Да, ваше превосходительство.

— О чем же там говорили?

— Лядов рассказывал о восстании в Москве.

— А кто еще там был?

— Кржижановский, Буренин, Воровский, Красин, Пятницкий, писатель Максим Горький и еще два еврея.

— Меня не интересует их национальность, — сказал генерал. — Мне нужны фамилии.

— Мне они знакомы как Зиновьев и Каменев, но я думаю, что это не настоящие фамилии.

— А не можете ли вы ответить на такой вопрос, Кавказец, — спросил генерал. — Владимир Ильич Ульянов и Николай Ленин — это одно и тоже лицо?

— Я не знаю, ваше превосходительство, — развел руками Коба.

— Я вижу, Кавказец, что большевики не слишком поверяют вас в свои тайны.

— Я многого не знаю, ваше превосходительство. Я ведь не член ЦК.

— А почему тогда вас пригласили участвовать в заседании?

При этих словах генерал не удержался от насмешливой улыбки: он прекрасно знал, что Коба присутствовал на заседании в качестве шестерки.

— Максим Горький тоже не член ЦК, — уклончиво ответил Коба.

— А этот Ульянов, по вашему мнению, очень опасный человек? — Барсукевич вновь направил разговор в нужное ему русло.

— О, да, конечно! — убежденно произнес Коба. — Этот человек вчера на охоте голыми руками завалил медведя.

— Да ну! — изумился генерал. — И вы это видели?

— Нет, я на охоте той не был.

— А вечером на заседании ЦК вас, значит, медвежатиной потчевали?

— Так точно, ваше превосходительство.

— А запивали чем? — осведомился Адольф Арнольдович с неподдельным интересом.

— Да кто чем, — ответил Коба. — Там всего было вдоволь.